Поняв, что он настоящий, в точности такой же, каким она его всегда представляла, когда целовала в мечтах – а она проделывала это с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы знать, что поцелуй – нечто большее, чем то, чем одаривает тебя мама на ночь. Его поцелуи были теми, что одаривает любовник в постели. Нежными и смелыми.

Роберта и не думала, что он действительно существует, но теперь была совершенно уверена: она всегда знала это. Вот он стоит прямо перед ней и смотрит ей в глаза. Разве может он быть ненастоящим? Волосы отброшены с лица, открывая его теплую улыбку. Странно только, что она не может точно сказать, как он выглядит, и в то же время знает его лицо не хуже своего собственного.

И знает все его мысли, точно так же, как он знает все ее мысли и желания. Он – ее настоящая половина.

Она знает его мысли, и ей нет необходимости знать его имя. То, что она не знает его имени, лишний раз доказывает: они объединены на каком-то более глубоком, духовном уровне – так к чему им обычные слова.

И вот теперь он вышел из этого воображаемого мира, желая быть с нею, как и она жаждала быть с ним.

Он протянул ей изящную руку. Его улыбка была понимающей, любящей и доброй. Он понимал ее. Понимал такое, чего никто никогда не понимал. Роберта всхлипнула от счастья, что он так хорошо ее понимает, понимает ее душу.

Он раскрыл ей объятия, призывая ее к себе. Роберта потянулась в его объятия, сердце ее устремилось к нему.

Казалось, что она парит. Ее ноги едва касались земли. Тело плыло, как зернышко в воде, когда она кинулась к нему. Ринулась в его объятия.

Чем ближе к нему, тем теплее ей становилось. Это было не то тепло, когда солнце согревает кожу, а тепло, которое испытываешь, когда тебя обнимает за шею ребенок. Тепло, как в материнских объятиях, тепло, как от улыбки любовника, от его сладкого поцелуя.

Всю свою жизнь Роберта стремилась к этому, стремилась оказаться в его объятиях и ощутить его нежные руки, шептать ему о своих мечтах, потому что знала: он поймет, желала почувствовать его дыхание, когда он шепнет ей на ухо, что все понимает.

Она жаждала прошептать ему о своей любви и услышать ответное признание.

Ничего в жизни она не хотела больше, чем оказаться в этих объятиях, так хорошо ей знакомых.

Мышцы ее больше не были иссохшими, кости не болели. Она больше не была старой. Годы соскользнули с нее, как соскальзывает одежда с любовников, стремящихся побыстрей отделаться от препятствий и добраться до обнаженного тела.

Ради него, только ради него одного Роберта снова обрела цветущую юность, когда все возможно.

Его руки тянулись к ней, он хотел ее не меньше, чем она его. Роберта потянулась к его рукам, но до них было далеко. Она бросилась вперед, но расстояние, казалось, не уменьшалось.

Паника охватила ее – вдруг он исчезнет прежде, чем она сможет наконец коснуться его. Казалось, она плывет в вязком меду и совершенно не продвигается к цели. Всю свою жизнь она жаждала коснуться его. Всю жизнь хотела ему сказать. Всю жизнь мечтала соединить свою душу с его душой.

И вот теперь он уплывает прочь.

Роберта, с трудом передвигая ставшие тяжелыми ноги, шла, обдуваемая легким ветерком, в объятия своего возлюбленного.

И все же до него было еще далеко.

Он тянул к ней руки, она чувствовала его желание. Она стремилась утешить его, защитить от бед и невзгод, утишить его боль.

Он почувствовал ее желание и громко выкрикнул ее имя, придавая ей силы. От звучания ее имени, произнесенного его губами, сердце Роберты запело от счастья, запело от желания вернуть ту же страсть, что он вложил в это слово.

Она плакала оттого, что не знает его имени и не может позвать его, вложив в свой зов всю свою бессмертную любовь.

Роберта со всех сил тянулась к нему, забыв о всякой осторожности и желая лишь коснуться его.

Протягивая руки к его пальцам, она кричала о своей любви, о своем желании. Его руки раскинулись, чтобы принять ее в любящие объятия. И она бросилась в эти объятия. Сверху ярко светило солнце, ветер теребил ее волосы и раздувал платье.

Когда он снова страстно выкрикнул ее имя, она простерла руки, чтобы наконец-то обнять его. Казалось, она бесконечно летит к нему по воздуху, а солнце освещает ее лицо и ветер треплет волосы, и это прекрасно, потому что теперь она там, где мечтала быть, – с ним.

Это мгновение было лучшим в ее жизни. Ничего более чудесного она не испытывала никогда. И не существовало более сильной любви во всем мире.

Она слышала чудесные колокола, торжественно звонящие в честь этих чувств.

Сердце ее чуть не разорвалось, когда последним сильным рывком она кинулась в его объятия, во весь голос крича о своей любви, своем желании и счастье, желая лишь узнать его имя, чтобы она могла отдать всю себя ему.

Его сияющая улыбка предназначалась ей, только ей одной. Его губы были только для нее. Она преодолела оставшееся расстояние, всей душой желая наконец познать поцелуй того, кто был любовью всей ее жизни, ее настоящей второй половиной, единственной подлинной страстью ее существования.

Его губы наконец оказались рядом, и Роберта упала в его раскрытые объятия.

И в то мгновение, когда ее губы вот-вот должны были слиться с его губами, она увидела сквозь него, позади него, стремительно приближающееся дно долины и узнала наконец его имя.

Смерть.

Глава 26

– Вон, – указал Ричард, наклонившись так, чтобы Кэлен могла проследить, куда он показывает. – Видишь те черные тучи? – Он дождался ее кивка. – Прямо под ними и чуть правее.

Стоя посреди казавшегося безбрежным океана высокой травы, Кэлен выпрямилась и прикрыла глаза ладонью от яркого утреннего солнца.

– Я все равно его не вижу, – раздраженно вздохнула она. – Но я никогда не могла видеть вдаль так хорошо, как ты.

– Я тоже его не вижу, – сообщила Кара.

Ричард снова оглянулся, внимательно изучая пустынную степь, дабы удостовериться, что никто не застигнет их врасплох, пока они смотрят, как приближается тот одиночка. Однако никакой угрозы не заметил.

– Увидите, и довольно скоро.

Он пошарил рукой, чтобы проверить, на месте ли меч, и сообразил, что делает, лишь когда не обнаружил ножен на привычном месте у левого бедра. А потому сдернул с плеча лук и натянул стрелу.

Столько раз он желал отделаться от Меча Истины и его неодолимой магии, пробуждающей в нем ненавистные инстинкты. Магия меча в сочетании с врожденным даром Ричарда порождала смертельную ярость. Зедд, когда впервые вручил Ричарду меч, сказал, что это всего лишь орудие. И со временем Ричард понял слова деда.

И все же это было жуткое орудие.

Тот, кто владел мечом, должен был управлять не только мечом, но и самим собой. И это понимание было самым главным, чтобы использовать меч так, как полагалось. И предназначался меч только настоящему Искателю Истины.

Ричард содрогнулся при одной мысли, что столь опасная магия может оказаться не в тех руках. И возблагодарил добрых духов, что меч по крайней мере в надежном месте.

Идущий на фоне клубящихся туч, переливающихся под утренним солнцем от желтого до тревожного фиолетового грозового оттенка, человек постепенно приближался. Сверкающие вдалеке зарницы освещали скрытые каньоны, обрамляющие долину стены гор и высокие вершины.

По сравнению с другими местами, где Ричарду доводилось бывать, небо и тучи над равниной казались невероятно огромными. Наверное, потому, что от горизонта до горизонта нет ничего – ни гор, ни деревьев, – что могло бы нарушить грандиозную панораму.

Грозовые тучи передвинулись восточнее, лишь на рассвете забрав с собой и дождь, отравлявший существование все время, что они пробыли в Племени Тины, первый день путешествия и мерзкую холодную ночь без огня. Ехать под дождем было неприятно. И в результате все трое пребывали в несколько раздраженном состоянии.

Кэлен, как и сам Ричард, переживала за Зедда с Энн и беспокоилась о том, что еще может выкинуть Шнырк. Да и необходимость предпринять долгую поездку вместо того, чтобы быстро вернуться в Эйдиндрил через сильфиду, не вдохновляла – ведь они спешили по делу чрезвычайной важности.