– Да! Именно это они и сделали! Как и всем хакенским мужчинам, им понравилось то, что они сделали с теми женщинами. И они все записали. Это всем известно. Все это есть в книжках.

– А Клодина Уинтроп? Ну-ка, скажи мне, где та книжка, где записано о том, что ее изнасиловали те мужчины, которые ее убили?

– Ну, ее же изнасиловали. Это очевидно. Это сделали хакенцы, а хакенские мужчины всегда так поступают. Ты и сам должен знать, каковы хакенские мужчины, ты, маленький…

– Клодина Уинтроп выдвинула обвинение против министра. Она все время заигрывала с ним и казалась заинтересованной в нем. А потом, когда он наконец положил на нее глаз и она охотно легла под него, после этого она решила передумать. И начала рассказывать всем подряд, что он ее принудил и взял против ее воли. В точности, как оно в самом деле произошло с тобой. А в результате, после того как она начала распространять повсюду ложь, что министр ее изнасиловал, она стала трупом.

Беата молчала. Несан знал, что Клодина всего лишь пыталась учинить министру неприятности. Далтон Кэмпбелл ему так сказал. С другой стороны, то, что случилось с Беатой, произошло без согласия девушки, и все же она тем не менее не пыталась устроить бучу из-за этого.

Вовсю пели сверчки. Беата стояла в темноте и молча смотрела на Несана. Несан огляделся, чтобы лишний раз убедиться, что никого поблизости нет. Сквозь ветки кустарника он видел идущих по улице прохожих. Но никто не обращал внимания на темные кусты, за которыми стояли они с Беатой.

Наконец она заговорила, но от прежней горячности и следа не осталось.

– Ингер ничего не знает, а я не собираюсь ему ничего рассказывать.

– Теперь уже поздно. Он уже побывал в поместье и всех перебаламутил, заявив, что тебя там изнасиловали. Высокопоставленных людей. Он выдвинул требования. Он жаждет справедливости. Ингер заставит тебя сказать, кто тебя обидел.

– Не сможет.

– Он андерец. А ты – хакенка. Он сможет. Но даже если он передумает и не станет тебя трясти, все равно он уже разворошил осиное гнездо, и в поместье могут решить вытащить тебя к судье, и он прикажет тебе назвать имя обидчика.

– Я стану все отрицать, – настаивала Беата. – Они не смогут заставить меня сказать.

– Нет? Ну тогда ты сама станешь преступницей, если откажешься рассказать, что произошло. Они думают, что это сделал какой-то хакенец, и поэтому желают знать его имя. Ингер – андерец, и он говорит, что тебя изнасиловали. Если ты не скажешь им, они запросто могут посадить тебя на цепь, и будешь сидеть, пока не передумаешь. Но даже если они этого не сделают, ты уж точно потеряешь работу и станешь изгоем. Ты говорила, что хочешь пойти в армию. Что это твоя мечта. Преступники не могут служить в армии. И мечте твоей придет конец. Ты станешь нищенкой.

– Я найду работу. Я умею работать.

– Ты хакенка. Отказ сотрудничать с судом сделает тебя преступницей. Никто не примет тебя на работу. Ты закончишь свою жизнь на панели.

– Ни за что!

– Нет, закончишь! Когда наголодаешься и намерзнешься, начнешь торговать собой как миленькая. Будешь продавать себя мужчинам. Старикам. Мастер Кэмпбелл сказал мне, что шлюхи болеют жуткими болезнями и умирают. И ты так же помрешь, из-за того, что переспала со стариком, который…

– Нет! Не стану, не стану…

– А на что ты тогда будешь жить? Если тебя объявят хакенской преступницей за отказ отвечать на вопросы судьи, то на что ты будешь жить? А если ответишь, кто тебе поверит? Тебя назовут лгуньей, и опять же ты окажешься преступницей за то, что оболгала андерца, занимающего ответственный пост. Это тоже преступление, знаешь ли – выдвигать против андерских должностных лиц ложные обвинения.

Она некоторое время пристально смотрела ему в глаза.

– Но оно ведь не ложное. Ты можешь подтвердить правдивость моих слов. Ты говорил, что хочешь стать Искателем Истины, помнишь? Это твоя мечта. Моя мечта – пойти в армию, твоя – стать Искателем Истины. Как человек, желающий стать Искателем, ты должен будешь встать и подтвердить истинность моих слов.

– Я хакенец. Ты действительно считаешь, что они поверят словам двух хакенцев, а не самому министру культуры? Совсем сдурела? Беата, никто не поверил Клодине Уинтроп, а она была андеркой, да еще и высокопоставленной. Она выдвинула обвинения против министра, чтобы ему досадить, и теперь она мертва.

– Но если это правда…

– Что правда, Беата? Что ты говорила мне, какой министр великий человек? Что ты находишь его очень красивым? Что ты смотрела на его окно, вздыхала и называла его Бертраном? Что у тебя глазки загорелись, когда тебя пригласили к министру? Что Далтону Кэмпбеллу пришлось держать тебя под локоток, чтобы ты не взлетела от восторга, получив приглашение зайти к министру, чтобы он лично поведал тебе на предмет передачи Ингеру, как ему нравится поставляемое Ингером мясо? Я только видел тебя и его… Может, потом тебя одолела жадность. Женщины потом так себя ведут, я слышал. Отдавшись добровольно, они иногда потом выдвигают обвинения, чтобы получить для себя что-нибудь. Так люди говорят. Все, что мне известно, это что ты, вполне возможно, пришла в такой восторг от встречи с ним, что сама задрала подол и поинтересовалась, не хочет ли он тебя. Ты же мне ничего не рассказывала! Единственное, что я от тебя получил, – это оплеуху. Очень может быть – за то, что я видел, как ты получаешь удовольствие в объятиях министра в то время, когда должна работать. Насколько мне обо всем этом известно, такое тоже может быть правдой.

У Беаты задрожал подбородок, и она попыталась сморгнуть набежавшие слезы. Рухнув на колени, она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Несан некоторое время тупо смотрел, не зная, что делать. Наконец он опустился на колени рядом с девушкой. Он ужасно встревожился, видя ее плачущей. Он знал Беату давно и ни разу не слышал, чтобы она плакала, как другие девчонки. И вот теперь она рыдает, как ребенок.

Несан сочувственно тронул ее за плечо. Она сбросила его руку.

Поскольку в утешении она не нуждалась, Несан просто молча сидел. У него мелькнула мысль уйти и оставить ее плакать в одиночестве, но потом он решил, что если ей вдруг что-то понадобится, то по крайней мере в ее распоряжении будет он.

– Несан, – выговорила она сквозь слезы, – что мне теперь делать? Мне так стыдно! Я такое устроила! Это я во всем виновата, я соблазнила хорошего андерского мужчину, и все из-за моей гнусной похотливой хакенской сущности! Я этого не хотела, и не думала его соблазнять, и все же соблазнила! То, что он сделал, он сделал по моей вине. Но я не могу врать и говорить, что уступила добровольно, потому что это не так. Совсем наоборот. Я пыталась с ними бороться, но куда там, они были гораздо сильней меня. Мне так стыдно! Что же мне теперь делать?

Несан проглотил стоявший в горле комок. Ему не хотелось этого говорить, но ради ее безопасности он вынужден. Если он этого не сделает, Беата запросто может закончить тем же, что и Клодина Уинтроп. А он может оказаться тем, кому прикажут это сделать. И тогда всему конец, потому что Несан отчетливо понимал: он не сможет причинить зла Беате. И снова окажется на кухне отскребывающим котлы. В лучшем случае. Но скорее согласится на это, чем причинит боль Беате.

Несан взял ее за руку и ласково разжал ей пальцы. Потом порылся в кармане и вложил в ее ладошку булавку со спиральной головкой. Ту самую, которой Беата обычно закалывала воротник своего платья. Ту самую, которую она потеряла на третьем этаже поместья в тот день.

– Ну, насколько я понимаю, Беата, ты влипла по уши. И я не вижу никакого другого выхода, кроме одного.

Глава 41

– Да, пожалуйста, – улыбнулась Тереза.

Далтон взял с протянутого слугой блюда два печеных телячьих яичка. Хакенец преклонил колени, грациозно выпрямился и удалился скользящей походкой. Далтон положил мясо на тарелку, которую делил с Терезой, с удовольствием жующей свое любимое блюдо – кролика в собственном соку.